чувственное/умопостигаемое, интуиция/значение, природа/культура; втретьих, продуцирование самих этих различий, как условий всякого значения, всякой структуры; вчетвертых, именование, развертывание различия как онтическионтологического, и в этом следование скорее Ницше, чем Хайдеггеру, для того чтобы дойти до края мысли об истине бытия, открыться такому разнесению, которое еще не определялось бы на языке Запада как разница между бытием и сущим. По крайней мере, показать, как этот шаг подготавливается прежде всего у самого Хайдеггера.
СМЫСЛ И СТРУКТУРА В истории понятия структуры случилось нечто такое, что могло бы быть по праву названо событием, если бы значение этого слова не было уже настолько ослаблено структуралистским определением, что, кажется, уже потеряло свой собственный смысл. Это событие приняло форму разрыва и удвоения. Слово «структура» столь же древнее, как и «эпистема», возникшее вместе с зарождением западной философии. Структура, или, точнее, «структуральность», как ориентация на описание элементов и связей строения нейтрализуется центром, который не только ориентирует на поиски организации, но имеет заботу ограничить принципом то, что можно назвать игрой структуры. Тем, что центр организует когерентность системы, он исчерпывает игру элементов внутренним содержанием и тотальностью формы. Сегодня немыслима такая структура, у которой бы отсутствовал центр.
В качестве центра выступает пункт, в котором субституирование •^держания уже более невозможно, там нет больше трансформации элементов. Отсюда складывается парадокс, состоящий в том, что Центр, мыслимый находящимся внутри, тем не менее оказывается Б. В. МАРКОВ снаружи структуры. Он располагается в центре тотальности, и вместе с тем эта тотальность имеет свой центр в том, что ей уже не принадлежит. Центр не есть центр. Понятие центрированной структуры когерентно противоречивым образом, хотя это понятие когерентности само является условием эпистемы как философии или науки. И как всегда, когеренция находит выражение в противоречивом желании. Понятие центрированной структуры на деле оказывается понятием обосновывающей игры, которая происходит от своей же обосновывающей неподвижности и самодостоверности. История метафизики как история Запада является историей этой метафоры и этой метонимии, а ее матрицей является определение бытия как настоящего (присутствующего). Деррида показал, что все именования основания, принципа, центра — это обозначения инвариантов присутствия (eidos, arche, telos, energeia, aleteia, ousia, Essenz, Existenz, Substanz, subjekt). Событие слома, которое разыгрывает Деррида, состоит в том, чтобы мыслить структуру как повторение. Повторяемость присутствует во всех значениях слова «структуральность». Закон, предполагающий структурность как продолжение центра, — это закон присутствия. Центральность присутствия, однако, манифестируется не прямо, а опосредованно в своих субститутах, которые не заменяют того, что им предсуществует. Так можно утверждать, что нет никакого центра, что центр не может мыслиться в образе отсутствующего, что он не занимает какогото естественного места, что он вообще не обладает прочным местом, а является функцией, своеобразие которой состоит в том, чтобы не быть местом, а разыгрывать бесконечный обмен знаков. Отсюда следует вывод, что вследствие отсутствия центра или истока дискурса, вне системы различий нельзя установить никакого центрального, оригинального и трансцендентального сигнификата. Отсутствие трансцендентального сигнификата расширяет поле игры означивания до бесконечности.
Где и как осуществляется эта децентрация как мышление структурности структуры? Было бы наивно видеть ее в метафизике, имени автора, якобы осуществляющего это производство. Современное понимание автора происходит от тотальности нашей эпохи. И если мы хотим выбрать «собственное имя» и автора дискурса, то остается только цитировать Ницшеву критику метафизики и теории истины, которые он заменил понятиями игры, интерпретации и знака. Уместно напомнить и фрейдовскую критику самомусебесовременногобытия, или сознания, субъекта, тождественного самому себе, находящемуся у себя или внутри себя. Также здесь следует призвать и хайдеггеровскую 90 Derrida J. Die Struktur, das Zeichen und das Spiel // Postmodern und Dekonstruktion. S. 116.
Ч. 1. ЗНАКИ, ЯЗЫК, ИНТЕРПРЕТАЦИЯ деструкцию метафизики, онтотеологии и определения бытия как присутствия. Эти деструктивные дискурсы, однако, имеют кругообразный характер, ибо описывают формы отношений между историей, метафизикой и ее деструкцией: бессмысленно критиковать понятия метафизики, если метафизика подлежит устранению. Мы не можем указать такого синтаксиса и лексики, которые бы не были частью истории метафизики, мы не можем образовать ни одного деструктивного высказывания, которое бы не удовлетворяло требованиям формальной логики, что и заставляет нас усомниться в его деструктивное™. Например, попытка критики метафизики присутствия, исходя из понятия знака, который функционирует только в игровом пространстве, отказ от привилегированного трансцендентального сигнификата невыполнимы, ибо понятие «знак» отсылает нас к чемуто вне его существующему, к трансцендентальному означаемому. Мы мыслим означающее как отделенное от означаемого, и эта радикальная дифференциация есть не что иное, как метафизика. Таким образом, означаемое оказывается метафизическим понятием. Когда ЛевиСтрос пишет, что он пытается преодолеть различие чувственного и интеллигибельного, то он переходит в сферу знака и тем самым исходит из необходимости различения чувственного и интеллигибельного, которая предполагается в понятии знака. История понятия знака сама определяется в своей тотальности этим различием. Более того, оно становится основополагающим для его собственной системы. Поэтому приходится принимать двойное (классическое и неклассическое) отношение означающего и означаемого. Одно опирается на подчинение значения мышлению, другое состоит в постановке под вопрос такой системы, в которой эта редукция функционирует, и принимает различие чувственного и интеллигибельного. Парадокс в том, что метафизическая редукция знака возвращает то, что она пытается устранить. Это противопоставление оказывается в самой тесной связи с редукцией и требует его. Чтобы сводить чувственное к интеллигибельному, надо их различать. Поздний Хайдеггер смирился с метафизикой. Она, как Вечный Жид, бессмертна, ее надо предоставить самой себе. Поэтому, фиксируя следы метафизики у Хайдеггера, и вообще следы того, что критикуется в самой критике, Деррида отказывается от поисков «первого слова» и ограничивается сложной и рискованной игрой со стилями.
DIFFERANCE В работе с этим странным названием Деррида ведет речь о букве, потому что разочарован в мысли, ибо что с ней ни делай, как ни напрягай, она приведет к метафизике. После Хайдеггера Б. В. МАРКОВ критика метафизики и призыв к ее преодолению стали общим местом или жестом большинства философов XX столетия. Обращение к букве как элементу письма также связано с критикой фонетического письма в «Голосе и феномене» и особенно в «Грамматологии». Голос отсылает к значению или смыслу, идее или символу, словом, к тому, что не является знаком. Всякий глас или сказ — сообщение, благая весть о чемто. Это чтото в собственном виде никогда не показывается, остается скрытым для мысли и невыразимым для языка. Однако голослогос претендует на то, что является явленностью (апофантикос) бытия. Правда, в последних сочинениях Хайдеггер уже не ссылается на герменевтику и пишет не столько о потаенном или непотаенном, сколько о слышимом или неслышимом. Но как бы ни было на самом деле, конечно, речь идет о явлении смысла, а не самого бытия. Исток смысла — дифференциация, и она обычно фиксируется в четкой форме. Так, Хайдеггер различает бытие и сущее, сокрытое и несокрытое, подлинное и неподлинное. Здесь уже или еще содержится то, что критикуется, а именно метафизика. Но можно ли сказать чтото не или дометафизическое? Хайдеггер не только критиковал европейскую метафизику, но и создавал ей альтернативы в форме то фундаментальной онтологии, где формой постижения бытия выступает не познание, а экзистенция, то «поэзии», где слово мыслителяпоэта оказывалось более чутким к тихому голосу бытия, чем герменевтический разговор. Вместе с тем Хайдеггер, критиковавший Ницше как последнего метафизика, разоблачившегося в «воле к власти», сегодня сам оказался под подозрением. В этом, казалось бы безвыходном, положении и мыслил Деррида. Поэтому его обращение к букве вызвано безнадежностью всех прежних способов преодоления метафизики.
Итак, в слове differance, буква «а» пишется, но не читается. Что же это за знак, который не читается? Это некое надгробие, пирамида, содержащая останки неизвестного. Неясен смысл и значение подобного знака. Но вместе с тем он какимто образом указывает на них, ибо остается следом их присутствия. Вообще говоря, в письме есть многое из того, что не читается, не слышится, ибо имеет техническое, вторичное, а не первичное смысловое назначение. Но «а» в слове differance не экспонируется синтаксически. Более того, там пишется «е», но замена его на «а» не приводит к какимлибо последствиям, ибо эта буква вообще не читается. «А» оказывается эффектом без причины и последствий, поверхностью без глубины. «А» не присутствует и не отсутствует, не отсылает ни к бытию, ни к истине, ни к смыслу. Единственное, что можно утверждать более или менее определенно — стратегия замалчивания «а». Так как для раскрытия значения знака «а» недостаточно философских принципов и понятий, оно должно продвигаться по линиям «архе», «стратегии» и «игры». Стратегия, Ч. 1. ЗНАКИ, ЯЗЫК, ИНТЕРПРЕТАЦИЯ как выбор действия по ситуации, противоположна трансцендентальному анализу абсолютных предпосылок. Игра как спонтанность не требует фиксации начала и конца и ведется, допуская случайность. Стратегия без стратегемы, тактика без заранее заданного плана и расчета, ускользание от того, что господствует в действительности, отказ от телеологии — вот что, по мнению Деррида, который исходит из времени и места, «в котором мы есть», характерно для «а». Хотя differance не является ни словом, ни понятием, можно предпринять некую семантическую игру, в которой оно может участвовать. Латинское слово differe происходит от греческого diapherein, но постепенно означает операцию расчета и репрезентации пространственновременных отношений, которые оказываются в центре европейской метафизики. Другие значения этого слова — «интервал», «дистанция» и, наконец, собственно «различие». «А» в differance отсылает к партиципу: «differant» — это становление, процесс раскола, и, таким образом, осуществляется игра актива и пассива. При этом она также совмещает пространственные и временные характеристики. 1. Differance не может быть понято как «знак», получающий значение благодаря репрезентации присутствующего. 2. Оно ставит под вопрос само различие присутствующего и отсутствующего.
Исходными для Деррида являются проблемы знака и письма. Знаки — это то, что посылают и принимают, и поэтому их циркуляция оказывается самым важным процессом в культуре. Знаки первичнее вещей, ибо они есть то, что задает их различие. Слова «архе», «исток», «телос» относятся к настоящему, a differance, относящееся к знакам, предшествует им. Процесс сигнификации Деррида определяет как differance темпоризации. Он говорит об игре темпоризации и темпорализации, отсутствующего и присутствующего. Очевидно, что его критика знака, отсылающая к присутствующему или отсутствующему денотату, значению или смыслу, это критика схемы Г. Фреге. Она опирается на модель Соссюра, который в противоположность модели «семантического треугольника»: знак—значение—предмет, опирался на двучлен:
означаемое—означающее. Однако можно ли считать, что у Соссюра отсутствует проблематика значения? Он считает, что знак и значение как бы склеены друг с другом, и его означаемое может трактоваться как знак, значение и предмет. Знак всегда к чемулибо отсылает, и эта «интенциональность» сохраняется даже у Пирса, который полагал, что знак отсылает только к другому знаку, а не к какомуто мифическому значению, лежащему вне контекста их применения и употребления. Соссюр и Пирс счита 91 Derrida J. Die differance. Randgaenge der Philosophic. Passagen Verlag, 1988. S.80.
Б.В. МАРКОВ ют главной функцией знака различение, а элементы значения функционируют не независимо, а только в сетях различий, устанавливаемых знаками. Принцип тотальности знака Пирса, кажется, уравнивает означаемое и означающее Соссюра. Понятия, трактуемые как носители идеальных значений, на самом деле — знаки, указывающие, отсылающие друг к другу. Они связаны взаимной игрой и определяются тем, что отсылают от одного понятия к другому. Differance и есть игра различения, как условие самой понятийной функции.
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.